Блокнот цвета кофе

«…чтобы в такой обстановке остаться человеком,
надо озвереть».
А. и Б. Стругацкие

Мы — червь, что гложет ваш ствол,
Мы — гниль, что корни гноит,
Мы — шип, что в стопу вошёл,
Мы — яд, что в крови горит.
Р. Киплинг

Часть первая
Безликий враг

Глава 1,
о не совсем научных экспериментах и судном дне, а также о том, что бывает, когда всё идёт наперекосяк.

Когда начали осыпаться стены и колонны храма, а в горах взвыло, захлёбываясь, торжествующее эхо, старый Урт с наслаждением прикрыл глаза и привалился спиной к холодному валуну. Он сидел у каменных ступеней, ведущих в базилику, всю увитую лозой, и впервые за долгие годы не проклинал свой фантастический нюх. Наконец-то! Наконец-то запах разложения, долгие годы преследующий его по пятам, развеялся прозрачным и морозным духом близкой смерти. Да ещё ароматом цветущего винограда.
Хорошо…
Отсюда, с холма, было прекрасно видно всполошившуюся, охваченную ужасом деревню — поселение ссыльных, осуждённых правительством Золотой Колпты за любого рода преступления против закона. Убийцы, насильники, аферисты, девицы лёгкого поведения, конокрады, грабители с лихих лесных и горных троп или просто оклеветанные бедолаги, не сумевшие очистить своё имя, — вот из кого состояло население деревни и окрестных земель, со всех сторон окружённых отвесными скалами. Бесовской Котёл…
Обитателей здешних ещё называли в народе Не Дождавшимися.
Что ж, теперь дождались…
В храме что-то с грохотом обрушилось, сдавленно вскрикнул один из служителей — он тоже когда-то преступил закон, и вот расплата; другие, словно ничего не заметив, упрямо продолжали читать спасительные молитвы. Но Урт не пошевелился. И даже не вздрогнул, когда снова пронёсся над Бесовским Котлом лютый, леденящий кровь вой. Только вот это было уже не эхо.
Урт знал, да и каждый в Котле знал, что в этот самый момент где-то среди северных скал открылся проход, и ринулось оттуда в долину чёрное, клыкастое, всклокоченное и очень голодное возмездие (или правильней назвать это правосудием?) — живая смерть в обличье стаи хищников. Похожих одновременно на волка и снежного барса, только лошадиных размеров. Во всяком случае, так любил рассказывать глава воздушного конвоя, под которым в долину постоянно прибывали новенькие, а зачем ему обманывать? Да и слушать-то больше было некого: после того, как тварей спускали с цепей, живых в Котле не оставалось.
Даже тут, на холме, у ступеней храма, хорошо было слышно, как закричали люди в деревне, а в ответ разразился громоподобный ликующий рык.
Воистину судный день.
Причитая и заламывая руки, на холм взбежали трое мужчин и две женщины. Все они были ещё молоды. Все они рухнули на колени перед храмом, не решившись зайти внутрь, потому что оттуда снова послышался крик придавленного чем-то служителя. Раздался треск, угрюмые арки боковых проходов дружно выплюнули в лица людей облака жёлтой пыли. А Урт сидел, где сидел, и безразлично наблюдал за тем, как пятеро обречённых на смерть припадают губами к земле и плачут.
— Не может быть! Я не верю!
— Я ещё слишком молода, чтобы умирать!
— Почему так быстро? Не прошло ведь и восемнадцати лет!
О, да! Обычно спокойная Белая эпоха длилась около шести десятилетий, а бывало, что затишье наступало на три четверти века, а то и на целый век. За это время для большинства ссыльных Котёл становился домом, роднее отчего; здесь работали, возделывали землю, даже женились; разве что детей не решались заводить, чтобы не обрекать невинных на страшную участь. И каждый надеялся, что будет жить долго, но так и не доживёт до Красного года, не доживёт до воя с гор и эха, вторящего ему. И ведь по большей части не доживали. И голодные монстры находили в полупустом котле лишь глубоких стариков, которым смерть чуть ли не в радость, да самых безрассудных преступников, не побоявшихся пойти на злодеяние, когда Красный год уже на носу.
Но теперь всё было иначе.
Судя по звукам, кровавое пиршество переместилось ближе, и вскоре к пятерым молящимся на глазах у Урта присоединилась весьма разношёрстная толпа.
Они бежали. Бежали со всех сторон, выхватывая из лап неумолимой судьбы крупицы времени, бежали сюда, ища укрытия и поддержки, потому что больше бежать было некуда.
А храм рушился… Впрочем, так происходит каждый раз. Так угодно Высшему Разуму. Рушились стены, рушился потолок, рушился священный алтарь, и сок раздавленного винограда струился по жертвеннику, что кровь… Но это ничего, через год храм во всём былом великолепии отстроят заново, для будущих партий ссыльных, потому что в этом диком месте без него никак, потому что только он ещё оставляет заключённым здесь людям надежду на чудо…
«О, небо и горы, холодные и далёкие в своём равнодушии, — думал Урт, — вы видите теперь, вы видите: в час отчаяния эти люди даже не вспоминают о Высшем Разуме. Они бегут в храм, они ищут спасения в вере, у вечных Корней, и так будет всегда».
— Урт!
Старик поморгал глазами, которые уже заволокло белёсой пеленой, и обнаружил подле себя Легавого — немного хмурого и как всегда собранного. Собственно, и сам Урт когда-то был Легавым, но как иначе называть этого молодого человека, не знал. Вернее, не помнил. Вонь, его неизменная спутница, под конец жизни отбила Урту память о прошлом, бывшем до заключения в Бесовском Котле. Ну, почти.
А жаль… В свой последний день старику хотелось бы назвать парня по имени.
— Вставай, надо торопиться, — сказал Легавый.
Он наклонился, схватил старика за плечи и рывком поставил на ноги. Но Урт, блаженно улыбнувшись, покачал головой и опустился на валун. Неуместная здесь и сейчас радость охватила его, да так, что хотелось напевать себе под нос что-нибудь такое… бессмысленное. Раньше он никогда не замечал за собой такого.
— Ты чего? — Легавый нахмурился. — Урт, дружище, ты ведь помнишь, что нам сказали Корни? Помнишь? — В голосе проскользнули нотки сомнения. «Эх, сынок, старенький я, очень старенький, что с меня взять?» — Урт, только через тот проход, откуда выпускают монстров, можно выбраться из долины. Мы ждали этот день почти десять лет.
— Ты ждал, — возразил с грустью в голосе старик. — И те двое наших братьев, что умерли от чумы в прошлом году, не дотянув совсем немного. Вы ждали. — Урт склонился к своим ногам, у которых лежал чёрный тканевый свёрток. Поднял. Выпрямился, покряхтывая. — А я ждал для вас, не для себя. Я уже слишком стар.
Легавый опустился на колени и, выхватив из-за пояса длинный, искусно выкованный кинжал (да, в долине нашлись даже кузнецы), быстрым движением вонзил его в землю. Тёмные глаза, похожие на угли, готовые вот-вот разгореться, смотрели прямо и твёрдо.
— Тогда и я останусь. Ты последний человек в этом мире, на кого мне не наплевать.
— Сынок, — сказал Урт, развязывая стягивающие свёрток шнурки. — Не дело это — так просто сдаваться в руки смерти. Ведь ты не трус и далеко не слабак. Так живи, пока живётся.
С этими словами он наконец-то развернул свёрток, оказавшийся на самом деле длиннополым плащом с капюшоном, и протянул Легавому то, что было внутри, — стальную посеребрённую маску в виде ощерившейся собачьей морды.
— Одна-единственная осталась, — сказал Урт. — Чудом сберёг от конвоиров. Возьми. И плащ тоже.
Легавый мешкал. Но кинжал свой из земли выдернул, и Урт решил, что это хороший знак.
— Говорю тебе, бери! А то пропадёт ведь здесь. Жалко…
Он чуть ли не насильно сунул маску и скомканный плащ в руки Легавому, и тут совсем рядом раздался утробный рык, слившийся с криками людей: трое — нет, уже четверо монстров добрались до холма и скалили ненасытные окровавленные пасти. Те из ссыльных, что не успели вовремя убежать, повторяли участь тех, чьи растерзанные в клочья тела уже усеяли северную часть Бесовского Котла. А некоторым уже просто не хватало храбрости убегать: припав к ещё уцелевшим ступеням храма, они молились и смиренно ждали, когда их настигнет смерть. Впрочем, звери не торопились, словно хотели растянуть удовольствие.
Один из монстров заметил выпрямившегося Легавого и, обнажив отсвечивающие багровым клыки, мягкой кошачьей поступью двинулся вперёд. Прыжок, второй, третий…
В последний миг чудовище остановилось, словно запутавшись в собственных кривоватых лапах, и воззрилось на человека с явным недоумением в маленьких чёрных глазках. Влажный нос дёрнулся, принюхиваясь, а в рычании заметно поубавилось ярости и уверенности.
— Да, зверь, — рассмеялся Урт. — Мы — падаль. Мы прогнили изнутри. — И уже Легавому: — Иди, пока он не очухался.
— Урт…
— Иди, я сказал! Я всё равно вот-вот умру, — повысил голос старик.
И посмотрел в глаза зверя, уже примерявшегося для нового прыжка.

***

Лорд Одар Роурек, ведущий профессор Института Законов Высшего Разума Глеурда, закрыл глаза в надежде, что спит.
Уже давно запала кнопка с надписью «Включить» на главном пульте управления, а со всех экранов, которых в зале было не менее десятка, всё ещё мигало: «Внимание! Сбой системы!» — жирными красными буквами. Молчали сбитые с толку лаборанты, ещё не понимающие происходящего и не знающие, плохо это или очень плохо. Молчали люди — и вопила сирена.
— Профессор! — Кажется, это Морф встал за плечом Роурека и сумел перекричать истошный вопль. — Профессор, вас там просят… в диспетчерскую!
— Что им нужно? — гаркнул лорд Роурек, не оборачиваясь.
Его разозлило, что громкий, срывающийся голос ассистента не только не прогнал якобы сновидение, но и заставил открыть глаза — и взгляд снова оказался прикованным к проклятой надписи на головном экране.
— У диспетчера телефон разрывается! Позвонили уже с двенадцати станций, и все хотят говорить с…
— И что? — раздражённо перебил Роурек.
— Похоже, что по всей Золотой Колпте пропала наша сеть.
— Чёрт возьми, как будто я сам этого не вижу!
Ругательство, сорвавшееся с языка и столь не характерное для ведущего профессора ИЗВРГ, оказалось сродни отрезвляющему удару как для самого Одара, так и для всей команды. Оцепенение спало, и работники института, один за другим, бросились к компьютерам в попытке сделать хоть что-то, а лорд Роурек провёл руками по лицу и глубоко вдохнул. «Успокойся, — сказал он себе. — Это ещё не катастрофа, это ещё вовсе не означает катастрофу. Это означает всего-навсего, что очередная стадия эксперимента запущена раньше срока. А эксперимент до сих пор был удачным…»
Эксперимент под названием «Красный год», суть которого заключалась во временном отключении сети Высшего Разума по Золотой Колпте — колонии Глеурда, действительно до сих пор проходил как нельзя удачнее. И всё-таки — успокаивай себя, не успокаивай — ситуация была пренеприятной. Перестали работать сетевые вышки, паутиной охватывающие Золотую Колпту и воздействовавшие на подсознание колптинцев, и, судя по всему, полетело программное обеспечение всей системы. Словом, всё основное оборудование вышло из строя по совершенно неизвестным причинам.
А у профессора даже предположений никаких не было. Вирус? Нет, невозможно, надёжность всегда была у них на первом месте, он самолично контролировал работу службы безопасности, перепроверяя всё на несколько раз, и тут — на тебе…
— Морф! — позвал Роурек — и вздрогнул, только сейчас осознав, что сирена замолчала и что воцарившаяся тишина ему нравится ничуть не больше её визга.
Ассистент его замешательства, казалось, не заметил. Или сделал вид, что не заметил.
— Да, профессор?
— Диспетчеру скажи, пусть передаст всем станциям: ничего не предпринимать. — Роурек старательно пытался придать голосу спокойную уверенность. — Совет профессоров будет разбираться, с чем связана эта… авария.
Он уже собирался покинуть зал, но внимание его привлёк один из экранов: красная надпись исчезла с него, и на сером фоне теперь метались изломанные линии шумов. Молодой парень, сидящий за пультом, даже подпрыгнул, но почти сразу вынужден был вновь опуститься на стул: тяжёлая рука лорда Одара легла ему на плечо.
— Что тут у тебя?
— По идее это должна быть трансляция с восьмой камеры. Сейчас попытаюсь снизить уровень помех.
Ох, лучше бы он не пытался! Потому что, забив голову главной стороной проблемы, профессор напрочь забыл о другой её стороне. Забыл — но восьмая камера, проявившая воистину чудеса жизнеспособности, любезно ему напомнила. И на воскресшем экране проявилась очень красноречивая картина — огромный и совершенно пусто грот, где держали так называемую «карающую стаю». И пугающее бельмо открывшегося без всякой команды прохода недвусмысленно указывало, куда именно делась эта стая.
Через секунду изображение снова пропало.
— Высший Разум, — выдавил потрясённый Морф, подошедший и упавший на стул рядом с не менее потрясённым лаборантом. — И Бесовской Котёл вычистили…
— Ну так… Красный год пошёл по полной программе, — мрачно изрёк профессор. И тут же внутри него взорвалась настоящая буря нервов. Дав волю эмоциям, он воскликнул: — Проклятие, ну почему именно сегодня ситуация вышла из-под контроля?
— А сегодня… какой-то особенный день, профессор? — спросил Морф, наконец-то оторвав взгляд от погасшего экрана.
— Завтра должен прибыть сын, которого я собирался приобщить к делам института, — неожиданно для себя признался Роурек. — Я хочу произвести на него впечатление, но согласись, случившееся не особо подкрепляет мой отцовский авторитет.
На минуту Морф оживился.
— Вы заказали себе сына?
Роурек кивнул.
— Это превосходный молодой человек — преданный слуга Высшего Разума с хорошим образованием. Его обещали прислать завтра, но сегодня ещё должен быть контрольный звонок. Жду с минуты на минуту.
Удивительно, но именно в этот момент, словно в подтверждение последних слов, а может, в насмешку, задребезжал мобильный телефон, и профессор поспешил выйти в коридор.
— Слушаю.
— Лорд Роурек?
Женский голос из трубки показался напряжённым. Нет, не хватало ещё новых сложностей…
— Да, это я. Полагаю, мой сын уже готов?
Короткое молчание. Может быть, перегружена телефонная сеть?
— Видите ли, милорд… В работе Службы распределения наших выпускников не бывает сбоев, но произошло непредвиденное. К сожалению, молодой человек, которого вы выбрали, вчера погиб.
И — тишина. Как будто говорившая в страхе задержала дыхание.
Думая, что ослышался, Роурек попытался улыбнуться.
— Что, простите?
— Он погиб, — безжалостно, но по-прежнему напряжённо повторила трубка.
— Вы… так шутите?
— Увы, его сбила машина. Но не волнуйтесь, пожалуйста, мы готовы предоставить достойную замену. Юноша уже посвящён и готовится к встрече с вами.
— Погодите… — Нехорошее предчувствие прочно засело в груди и, невзирая на доводы рассудка, не желало сдавать позиции. — Разве я не имею права приехать к вам в центр снова, чтоб выбрать замену самому?
Секундная заминка на другой стороне сети…
— Конечно же, имеете, милорд. Но дело в том, что в этом сезоне все юноши уже распределены. Если только вы согласитесь на дочь вместо сына… Или мы можем вернуть вам деньги, и через год…
«Через год, — ухнуло эхо в его сознании, и внезапно накатилась какая-то смертельная усталость. — Нет, я не могу ждать так долго, у меня нет времени».
— Вы надо мной смеётесь? — холодно спросил Роурек в трубку. — Я привык осуществлять задуманное без каких-либо отсрочек.
— В таком случае доверьтесь нам, милорд. Этот молодой человек хоть и не имеет столь блестящего образования, зато является образцом послушания и верности сыновнему долгу.
Эх, как завернула… Сразу заметно: долго готовилась. Лорд Одар прочистил горло.
— Да, вынужден признать: это очень ценное качество.
— Так присылать его завтра?
— Присылайте.
Не благодаря и не прощаясь, Роурек нажал «Разъединить». Всё. Ему и на работе хватит проблем.
На сегодня уж точно.

— Лорд Норд, лорд Норд… Смешно, — похихикивал Рэйн, развалившись на моей кровати подобно моржу на лежбище и блаженно глядя в потолок. — Кто бы мог подумать, наш чудаковатый тихоня станет большой шишкой!
Он пошарил рукой по стоящей рядом тумбе и нащупал ламинированную табличку с номером договора и моими данными — её я должен буду предъявить при встрече своему будущему отцу.
Или уже настоящему?
— А тут у нас что такое?.. Ну и мина! Ты на этом фото явно не получился.
Я молча выдернул табличку из рук Рэйна и сунул её во внутренний карман портфеля. Если потеряю, члены администрации нашего центра поотрывают мне по очереди все конечности, а директриса, пожалуй, и голову. Но при таком соседе подобные мысли лучше не озвучивать — не то долго потом придётся выслушивать его пошлости касательно того, что ещё мне могли бы оторвать.
Закончив паковать вещи и документы, я потеснил Рэйна и сел на кровать. Этой ночью я буду спать на ней в последний раз. И это мои последние четырнадцать с половиной часов в стенах ЦВЛ-5.
Центра Воспитания Личности пятой категории.
Скорей бы…
Ещё вчера я был убеждён, что всю оставшуюся жизнь проведу здесь и никогда не вырвусь из тесного и душного мирка, где каждый воспитатель, преподаватель, тренер и даже уборщица упорно и методично фарширует сознание старшекурсника канонами Высшего Разума и идеального рационализма, маячащего в «светлом будущем» Глеурда; где каждый старшекурсник покладисто глотает и переваривает это всё, как робот переваривает заданный алгоритм.
Ещё вчера был жив Зот, один из лучших, по мнению директрисы, выпускников — а сегодня утром его равнодушное ко всему тело уже предали столь же равнодушной земле. Я ещё вспомнил, что читал в одном запрещённом историческом пособии: много лет назад покойника хоронили только на третий день после смерти, и всё это время над ним совершались священные обряды. Но теперь этого нет. Теперь труп — это просто труп, и до него никому уже нет дела. Когда гроб начали засыпать землёй, я оглядел безучастные лица студентов и подумал: как же они ничтожны… Они — и я вместе с ними. Можно быть лучшим на курсе, можно блистать на научных конференциях и отвечать всем без исключения стандартам молодого человека — но чёрный внедорожник с пьяным парнем за рулём в самый неожиданный момент может перечеркнуть всё. И какая разница, сколько готов заплатить такой-то лорд за право быть твоим отцом?
Тогда я ещё не знал, что в нашей администрации меня уже прочили на место Зота. А узнав, не нашёл в себе желания и смелости порадоваться случившемуся, хоть и мечтал поскорее сбежать.
Рэйн резко сел и ткнул меня локтём в бок. Кажется, я слишком задумался…
— Лорд Норд. Лорд Норд, — заладил он опять. — Слушай, а что так много шума-то из-за этого Роурека? Директриса перед ним как по струночке ходила.
— Он профессор ИЗВРГ. Сам понимаешь, как они там зациклены на Высшем Разуме и какие у него требования к сыну.
Рэйн вылупил на меня глаза, похлопал длиннющими ресницами, а потом, снова обрушившись на бедную кровать, откровенно расхохотался. Даже слёзы выступили.
— Тогда ты на эту роль явно не подходишь, друг! Кто угодно, только не ты… Нет, ну надо же! О чём только в Службе распределения думают?
Он смеялся долго, минут пять. Я молчал. Я и сам не знаю, о чём они все думают.
— Не, я тебе не завидую, — сказал Рэйн, наконец успокоившись. — Такой папаша все мозги проест. Вы же с ним будете как небо и земля!
«Всё лучше, чем здесь», — чуть не сорвалось с языка. И сорвалось бы, но тут как раз приоткрылась дверь, и в комнату заглянула Дана. Некстати мне вспомнилось, что она была подружкой Зота — тоже вчера. А сегодня как ни в чём не бывало расхаживает по двору, в трёх метрах от места, где его закопали, и строит глазки чуть ли не всем подряд.
— Норд, — сказала Дана, — тебя к директору вызывают.
Я бросил быстрый взгляд на Рэйна, чья физиономия медленно расплывалась в хитрющей улыбке. Кот. Наглый ленивый кот — осталось только усы отрастить.
— Иду.

«Мы оба знаем, что до Зота тебе далеко: ты никогда не признавал общепринятых идеалов, не хотел совершенствовать свой разум и вырос в этакого тихого бунтаря. Но при этом всегда почитал старших, и я надеюсь… В общем, постарайся угодить лорду Роуреку. Я сказала ему, что ты — достойная замена. Что поделать? Так сложились обстоятельства».
Только теперь, сидя на пассажирском сидении в служебной машине и тупо глядя в окно, я начинал осознавать всю фальшивость вчерашних слов директрисы. «Сложились обстоятельства…» Да уж. Вероятно, профессор не в курсе, что некоторые выпускники пока ещё никуда не распределены. Тот же Рэйн, к примеру… Но их-то разберут, сезон в самом разгаре! А вот я… Внезапная смерть Зота явно открыла перед Центром последнюю возможность пристроить самого безнадёжного студента — да не просто куда-то, а в дом одного из самых уважаемых людей страны. И возможность эту, ох, как не хотели упускать.
«О чём только в Службе распределения думают?» — вспомнился вчерашний смех моего соседа.
Там-то как раз надумали…
За окном проносились люди, дома, огни светофоров. Солнечные блики кружились на стёклах теснящихся на дороге машин. Славный день. И я еду к своему отцу…
Хотелось обрадоваться, ведь вот же оно — исполнение мечты, прощание с опостылевшим ЦВЛ-5 — не выходило. И дело было даже не в том, что профессор ИЗВРГ стоит целого полчища воспитателей из Центра. Просто до того, как сделать реальный шаг навстречу новой жизни и новому человеку в ней, то есть сесть в машину и прям вот так сразу поехать к лорду Роуреку, я не задумывался о том, что отца у меня на самом деле нет. Как ни крути.
Тот, который зачинал… он просто сделал своё дело, расписался где надо, получил деньги и ушёл. Он — всего лишь имя, стоящее в моих документах в специальной графе «Биологические родители», пустое и бессмысленное имя, за которым нет ни тени человека. В детстве я мечтал разыскать его. Теперь — нет.
А этот… Да что тут говорить? Не погибни Зот, мы бы, скорее всего, не узнали о существовании друг друга.
Голос водителя вырвал меня из размышлений:
— Ты там не усни, парень. Скоро будем на месте — должен быть бодренький, как огурчик.
Водитель был ещё совсем молодой, круглощёкий и вообще весь какой-то раздутый — вероятно, от осознания собственной значимости. И уж наверняка он невероятно гордился своей формой со строгой вышивкой на нагрудном кармане: «ЦВЛ-5. Служба распределения выпускников». Такому надо, чтобы всё прошло идеально. Не дай бог какая-нибудь заминка — по гроб жизни будет вспоминать и винить нерадивого пассажира, что поставил пятнышко на его безупречной репутации. И это всего лишь водитель!
Ворота дома оказались распахнуты, и машина беспрепятственно въехала во двор. «Огромный», — без всяких эмоций отметил я про себя. По обеим сторонам дороги раскинулся сад, испещрённый правильным, геометрическим узором из тропинок, клумб и чересчур пафосных скульптур. «Ясно. Значит, он из тех, что любят блистать и жить красиво. Я, мол, ценитель…»
Мысль моя оборвалась и потерялась. Я увидел «дом».
Торжественно возвышающееся крыльцо-паперть, стены из мрамора и высоко в небе — блестящие на солнце купола с венчающими их сакральными символами. Вернее, бывшими символами.
Тысячу лет назад это грандиозное сооружение назвали бы церковью. Но теперь, если снаружи оно и сохранило первозданный вид, то внутренние изменения, я не сомневался, повергли бы в неописуемый ужас любого священнослужителя, если бы тому вздумалось вдруг на свою беду явиться из прошлого.
— Это его дом?!
Вопрос прозвучал громче, чем хотелось бы. Водитель, не разделявший моего удивления и возмущения, посмотрел в ответ, как на полного дебила.
Встречала нас женщина преклонных лет, подтянутая и строгая, как солдат на посту. Должно быть, домоправительница. Хотя нельзя с полной уверенностью сказать, что она нас именно встречала. Во всяком случае, выражение сухого лица с острыми чертами было таким, как если бы женщина вышла на крыльцо подышать свежим воздухом и смотрела на вышедших из машины людей исключительно по той причине, что глазам её вздумалось смотреть в эту и ни в какую другую сторону.
Только мы приблизились, как оказалось, что я был почти прав.
— Лорд Роурек ждёт вас в другом месте, — бесцветным голосом сообщила домоправительница. — Он звонил ночью из института и сказал, что его не будет дома по крайней мере до сегодняшнего вечера. Просил передать, чтобы вы ехали в ИЗВРГ. Ваши вещи оставьте здесь.
— Спасибо, — машинально обронил я и с неловкой улыбкой попрощался, хоть и не успел ещё поздороваться.
Водитель, уже приготовивший было свой курьерский планшет, кашлянул, передал женщине мой багаж и молча зашагал обратно к машине.
…Я ждал чего-то ещё более кричащего и кощунственного, чем здание бывшей церкви, используемое как жилой дом, и почувствовал даже облегчение, когда передо мной вырос самый обыкновенный, банальный небоскрёб, весь из чёрного стекла. Флаг Глеурда и огромная, сплетённая из металлических прутьев сфера, символ Высшего Разума, на аккуратном зелёном газоне — ну, это предсказуемо…
И всё равно, даже несмотря на неожиданную заурядность главного здания ИЗВРГ, я был как в тумане — привычная моя реакция на всё, напоминающее о Высшем Разуме и твердящее без умолку: Он — прежде всего. Крыльцо, вход, просторный вестибюль, поворот, прозрачный цилиндрический лифт и — наверх, наверх сквозь десять, двадцать, пятьдесят этажей… Это здесь. Этот мир, который я пронзаю, как вошедшая в тело пуля, — вот где родилось всё. Всё, составляющее суть нынешней жизни, и всё, что я так ненавижу.
— Выходим, — буркнул мой спутник, о существовании которого я успел уже позабыть.
Я вышел — и тут же столкнулся лицом к лицу с лордом Одаром Роуреком.
Жалкой замене великолепного Зота, от которой только и желали поскорее избавиться, не удосужились показать фотографию заказчика, и вообще — он почему-то представлялся другим. Мягкотелым, круглолицым, с волнистой линией губ и лёгкими залысинами. Каким-то таким… Но передо мной стоял человек, без сомнения, твёрдый и решительный. Это было видно по осанке, по выдвинутому вперёд подбородку… да по всему. (Чем-то он напоминал свою домоправительницу. Может, она — старшая сестра?)
И всё же я сразу понял: вот он. Понял по тому, как изменилось выражение глаз — с напряжённо-сосредоточенного на изучающе-любопытное. «Так вот что чувствует новое изобретение, когда его на выставке разглядывают учёные…»
И ещё одну вещь я понял. Окончательно, неотвратимо, глядя прямо в стеклянные серые глаза этого человека, я понял: чужой. Фиктивный отец, которому я стану фиктивным сыном.
Небо и земля. Прав был Рэйн. А я дурак. Неужели надеялся когда-нибудь полюбить его?.. Полюбить? Здесь, в Глеурде, где «чувства» — ругательное слово? И тем более — в ИЗВРГ?!
Очнулся я, когда осознал, что уже протягиваю профессору свою карточку.
— Номер договора верный, — сказал Роурек. — Так значит, Норд… Что ж, пусть будет Норд.
От последней фразы меня покоробило.
— Но я не видел твоих документов. Из-за внезапной смерти…
— Возьмите.
Он взял и пробежался глазами. По диагонали. Я удивился: профессор ИЗВРГ торопится в таком важном деле? С чего бы?
— Прекрасно. — Вернув бумаги, Роурек обратился к водителю, сопящему за моим плечом: — Где расписаться?
— Вот здесь.
Длинная замысловатая подпись засветилась на экране курьерского планшета, и довольный сотрудник Службы распределения выпускников, получив наконец то, что хотел, убрался восвояси. И слава богу.
Нет, действительно. Я верил. В бога.
— Теперь ты Роурек, — сказал профессор. — Норд Роурек.
Нужно поклониться и ответить…
— Да, отец.
Последнее слово, непривычное и неправильное, слишком легко слетело с языка, но оставило противный терпкий привкус. Я заранее знал, что буду должен произносить его, но всё равно не мог взять в толк: почему?
Потому что меня купили?

Новоиспечённый родитель ушёл на собрание разбираться с какой-то аварией, а меня отдал в распоряжение своего ассистента Морфа, высоченного и жутко сутулого мужчины лет тридцати с небольшим, чьи обожжённые местами волосы наводили на мысли о не совсем удавшихся экспериментах. Морф был тем ещё болтуном. То ли это Роурек надоумил, то ли он сам посчитал, что мне будет интересно, но ассистент с первой же минуты знакомства усадил меня на стул в своём кабинете и начал вещать о том, чем, собственно, они тут занимаются.
Впрочем, о чём это я? Конечно же, профессор не стал рассказывать Морфу о том, что выбранного первоначально «сына» пришлось заменить невесть кем. А уж Зоту-то явно было бы интересно…
— Ты, разумеется, знаешь, что около тысячи лет назад Золотая Колпта стала колонией Глеурда, — важно и завлекательно начал Морф.
Я кивнул.
— До того времени колптинцы жили суеверными дикарями. — Он поморщился. — Они строили храмы и в них молились некой вымышленной священной силе, названия которой и вспоминать не стоит. Но глеурдины принесли в Золотую Колпту Высший Разум. Правда, переубедить целый народ не так-то просто, а заставлять силой — бессмысленно, поэтому храмы по большей части не были снесены. Колонизаторы ограничились тем, что запретили писать религиозные книги. Да их и раньше почти не писали. Отсталое племя…
Зачем он это говорит? Хочет оправдать глеурдинов-захватчиков? Дескать, мы великодушные, оставили порабощённым утешение, не стали применять силу к заблудшим, а могли бы…
— Зато учёные ИЗВРГ, наши замечательные предшественники, создали целую систему постепенного и ненавязчивого воздействия на подсознание колптинцев. Они построили по Золотой Колпте семь станций — сейчас их уже намного больше — и множество соединённых со станциями сетевых вышек, излучающих правильный образ мыслей. Эта сеть внушала и внушает людям почтение к законам Высшего Разума, потому что учёные прошлого… они стремились таким образом создать мир, где почти не бывает преступлений, — такой же, как наш Глеурд. Всем известно, что разумный, рациональный человек никогда не пойдёт на преступление. Даже если, так сказать, совсем прижмёт, он всегда найдёт альтернативный выход. Так вот… результаты появились очень скоро. Колптинцы отказались от своей глупой веры, и на их землях стало гораздо спокойнее. Колония расцвела.
«Роботы загипнотизировали людей, чтобы те думали так же, как роботы…»
— Через несколько лет ИЗВРГ решился на эксперимент. Он называется «Красный год» и продолжается по сей день. Этим экспериментом мы хотим доказать, что если длительное время — скажем, восемьдесят лет — правильно воздействовать на образ мыслей колптинцев, то при выключении сети, то есть снятии этого воздействия, люди всё равно будут верны Высшему Разуму и просто не захотят преступать закон. И гипотеза подтвердилась! Она подтверждается каждый раз. Красный год, конечно, проходит не так спокойно, как Белая эпоха, но различие незначительное.
— И вы следите за всеми этими процессами? — спросил я.
— Да. Ведь сеть нужно постоянно держать исправной.
Тут Морф почему-то вздохнул, и я вспомнил про упомянутую аварию.
Он говорил ещё что-то о технических нюансах, но я уже не слушал. Образ ассистента как-то незаметно слился с образом водителя из Службы распределения, монотонная бубня отошла на второй план, и чей-то навязчивый мерзкий голосок подобно червяку разъедал мой мозг, повторяя одно и то же: «Из-вэ-эр-гэ, из-вэ-эр-гэ… изверги…»
Потом вернулся Роурек, подозвал к себе Морфа. Я услышал:
— Ты посвятил его в курс дела?
И мне это не понравилось.

Вечером, когда мы приехали в дом профессора (не думаю, что осмелюсь назвать это своим домом), лорд Одар сразу заявил, что у него ко мне серьёзный разговор.
Ну, прямо семейная жизнь…
— Норд, ты теперь мой сын и должен знать правду.
«Как по-книжному звучит, — сказал я про себя. — Но нескольких бумажек и вашей подписи не достаточно, чтобы сделать нас отцом и сыном».
— Ты мне нужен, Норд. Очень нужен. В нашем роду все до десятого колена работали в ИЗВРГ над программой, о которой тебе уже рассказал Морф. Кто-то на скромных должностях, а кто-то на высоких — но все. И я хочу, чтобы после меня остался сын, который продолжит моё дело.
«Чтобы люди почитали имя лорда Одара Роурека, когда вы станете стариком? Вы так этого хотите…»
— Я умираю, Норд.
Я вскинул на него глаза.
— Вы… умираете?
Не знаю, зачем переспросил. Ведь и без того заметил. Нет, уверенная осанка осталась прежней, а лицо не стало бледнее, и никаких видимых признаков болезни я не нашёл, но во всём облике профессора чувствовалась пугающая обречённость. Как будто вокруг него сгустились чернильные тучи.
— Очень редкий вирус. Не так давно появился, так что врачи бессильны. Мне осталось не больше года, и я спешу…
«Так вы поэтому не особенно придирались к моей сомнительной кандидатуре?» — спросил я — снова про себя.
И вдруг стало страшно. До холода в сердце.
Стало страшно, что я начну его жалеть. А когда я испытываю жалость, то становлюсь ничтожеством.
— Теперь понимаешь? Я хочу, чтобы, когда меня не станет, ты занимался Золотой Колптой и Красным годом.
«Нет!»
Нет, нет, нет и снова нет.
Роурек вышел из комнаты и крикнул кому-то накрывать ужин. Я сидел, глядя в одну точку перед собой.
— Если у меня есть душа, если в этой ненормальной стране я смог сберечь хоть что-то от неё, то здесь её могила.
Зачем я здесь? Зачем я Роуреку?
Хорошо, поверим прозвучавшим высоким словам и допустим, что я на самом деле ему нужен. Хоть это и ложь, потому что ему нужен сын, продолжатель дела, но не я, не конкретно, не именно я сам. Нужен тот, чьё имя можно будет записать в родословную лордов Роуреков — только и всего. И всё-таки допустим…
Но зачем он мне? Или так: зачем любому парню, который мог бы оказаться на моём месте, незнакомый, чужой человек в качестве так называемого отца — этот или какой-нибудь другой? Вот если бы всё было, как тысячу лет назад… Без ЦВЛ всех категорий, без Служб обеспечения воспроизводства населения, когда слово «мать» считалось святым, а не обозначало профессию, когда не существовало ещё понятия «рынок детей», потому что их просто рожали — для себя…
Я всегда знал, что одинок, но теперь вдруг ощутил это особенно остро, впервые задумался и впервые понял: абсолютное одиночество — это не тогда, когда ты никому не нужен и не на кого опереться в трудный час. Это когда никто не нужен тебе.

***